Мать Каракаллы, Юлию Домну, Макрин сослал в Антиохию, и она там покончила с собой. Но у неё была сестра Юлия Меса, имевшая двух дочерей-вдов, Соэмию и Мамею. Сыном Соэмии и являлся Варий Авит Бассиан, мальчик лет 13-ти. Несмотря на свой юный возраст, он уже носил сан первосвященника в храме Гелиогабала (Элагабала), сирийского бога солнца, в сирийском городе Эмесе. Недалеко от Эмесы тогда стояло римское войско, которое в конце царствования Каракаллы выступило в поход против парфян . Солдаты приходили в храм Солнца, видели там юношу-первосвященника, восхищались его красотой, великолепным нарядом и сходством с его убитым дядей, Каракаллой.
Изворотливая и честолюбивая Юлия Меса велела распространять слух, что Бассиан – побочный сын Каракаллы, который, якобы, был в связи со своей двоюродной сестрой, Соэмией. Унаследовав громадное достояние своей сестры, Юлии Домны, Меса стала щедро раздавать легионерам деньги. Приверженное династии Северов войско 16 мая 218 года н. э. провозгласило Бассиана императором.
Испуганный император Макрин стал предлагать солдатам большие подарки, лишь бы они покинули Бассиана. Но на сторону жреца Гелиогабала перешли все легионы, стоявшие в Сирии. Однако верность Макрину сохранили его преторианцы. Близ сирийской столицы, Антиохии, произошла битва между ними и остальной частью армии. Малочисленные преторианцы сражались столь храбро, что едва не одержали победу, однако в решительный момент, когда удача стала колебаться, их вождь Макрин трусливо бежал с поля боя. Прождав день его возвращения, преторианцы сдались на почетных условиях. Макрин через несколько дней был схвачен и убит по приказу нового императора Бассиана, который в честь своего сирийского бога принял тронное имя Гелиогабала (Элагабала).
Юноша Гелиогабал (правил 218-222 гг.) соединял в своих привычках сирийские и римские пороки. Он изумил империю, разыгрывая вместе роль жреца и роль женщины на оргиях гнусного распутства. В письме, которым Гелиогабал извещал сенат о своем восшествии на престол, он говорил, что будет следовать примерам Марка Аврелия и Августа , но своими поступками не замедлил показать, что эти обещания пустые слова. Он отправился в Италию, но остановился на зиму в Никомидии. И на пути, и в Никомедии император Гелиогабал проводил время в пирах, разврате, жреческом плутовстве; делами правили его бабушка Меса и её дочери. Гелиогабал не занимался ничем, кроме разврата. Он являлся подданным не иначе, как в широком развевающемся жреческом облачении, сшитом из шелковой ткани с золотыми узорами, надев на голову высокую тиару, на шею ожерелье, на руки браслеты, набелившись и нарумянившись. В этом наряде изображала его статуя, которая была поставлена в римском сенате выше изображения Богини Победы, и сенаторы должны были поклоняться этой статуе.
Розы Гелиогабала. Картина на сюжет легенды о том, что Гелиогабал приказывал сыпать на участников своих пиров так много роз, что они задыхались от их запаха. Художник Л. Альма-Тадема, 1888
В следующем (219) году Гелиогабал приехал в Рим вместе со статуей своего бога, которому дал первое место между всеми богами, и осквернил себя всяческими мерзостями и глупостями, какие может придумать испорченное воображение безрассудного, развратного пятнадцатилетнего юноши, воспитанного в сирийской изнеженности и обезумевшего от своего всемогущества. Его бог, прославление которого император-семит считал важнейшею задачею своей жизни, был черный камень, имевший форму конуса и украшенный оправой из драгоценных камней. Гелиогабал хотел, чтобы вся империя приняла культ этого бога, которому он построил великолепный храм со множеством жертвенников на Палатинском холме. Там, среди священнейших исторических памятников Рима, совершалось шумное служение азиатскому кумиру: курились массы фимиама. При диком грохоте восточного оркестра, сириянки исполняли сладострастные танцы, a римские сенаторы и другие знатные римляне в восточном облачении прислуживали при жертвоприношениях.
Гелиогабал совершил слияние разных религий в одну, устроив бракосочетание своего бога Солнца с Небесною Девою, богинею Карфагена , и вместе с тем отпраздновал свое бракосочетание с одною из весталок , насильно приведенною на этот мистический брак. Эта нелепая профанация языческого богослужения, конечно, возмущала верующих и подрывала уважение к религии в массе народа.
Было бы неприлично вдаваться в описание глупостей и мерзостей сирийского развратника Гелиогабал. Все символические рассказы восточных мифов о гермафродитных божествах были осуществляемы на деле этим сумасбродным негодяем: молодой император играл то роль бога, то роль богини в оргиях своего распутства, попирая в своем разврате все законы природы и правила приличия. Гелиогабал безумствовал и в своей еде: ему нравилось зимою только то, что растет летом, a летом то, что составляет зимнюю пищу, и только то, что привозилось из далеких стран. Сладострастие, деспотизм, профанация языческой религии достигали в жизни императора Гелиогабала омерзительнейшего размера. Рядом с распутством и шутовством шли казни богатых и влиятельных людей, казавшихся ему подозрительными; сладострастное служение Ваалу соединялось с кровавыми обрядами сумасбродных таинств, при которых совершались гадания по внутренностям приносимых в жертву людей. Безумная расточительность заставляла свирепого развратника-императора чеканить монету все более и более низкой пробы и уменьшать её вес. Порча монеты началась еще при Каракалле, а Гелиогабал вел ее в таком размере, что государственный кредит упал, империи грозило банкротство.
Монета (ауреус) императора Гелиогабала (Элагабала). Справа - изображение почитаемого им бога Непобедимого Солнца
Бабка императора, Юлия Меса, которая при содействии дочерей управляла государством, увидела, что её распутный внук готовит себе погибель своими гнусностями, и решила низложить его, чтобы сохранить императорскую власть в своей фамилии. Она хотела заместить его другим своим внуком Александром Севером , сыном другой своей дочери, Юлии Мамеи. Воспользовавшись минутой нежного расположения Гелиогабала, Меса уговорила его дать Александру сан цезаря, чтобы его «божественные занятия не были прерываемы земными заботами», как она объяснила ему. Скоро Гелиогабал раскаялся, увидев, что Александр, прекрасно воспитанный своею матерью и действовавший постоянно под её руководством, приобрел любовь сената и преторианцев. Он нашел, что ему надо убить Александра, и отнял y него сан цезаря, чтобы подготовить убийство. Но сенат выслушал сообщение об отнятии сана y Александра в молчании, не выразил одобрения, a преторианцы при этом известии подняли страшный ропот.
Монета Гелиогабала (денарий)
Гелиогабал возвратил Александру сан и сделал попытку убить его. Попытка не удалась, потому что Юлия Мамея заботливо наблюдала за безопасностью сына. Но в преторианском стане разнесся слух, что Александр убит. Воины взволновались так грозно, что Гелиогабал нашел надобным отправиться к ним, взяв с собой двоюродного брата. Они встретили императора ропотом, а Александра – криками радости; рассердившись на такую встречу, Гелиогабал решился наказать воинов, особенно шумевших. Эта несвоевременная строгость привела в ярость преторианцев, большинство которых уже были привлечены Месой и Мамеей на сторону Александра. Они подняли мятеж, легко одолели приверженцев Гелиогабала, убили его (10 марта 222) и его мать, Соэмию. Солдаты поволокли изуродованное тело Гелиогабала по улицам Рима и бросили в Тибр. Сенат постановил, что память этого императора предается вечному позору.
1. Родственные связи
Сын Юлии Соемии (Соемиады, Soaemias), внук Юлии Мезии (Moesa), родной сестры Юлии Домны , жены императора Септимия Севера . Соемия замужем за сирийцем Секстом Варием Марцель, и Гелиогабал носил сначала имя Авита Вария Бассиана, а потом принял имя Марка Аврелия Антонина, будучи выдаваемым матерью и бабушкой за незаконного сына императора Антонина Каракаллы.
2. Биография
2.1. Начало правления
После гибели Каракаллы, когда на престол вступил Макрин, Соемия с матерью и сестрой, Юлией Маме, поселились в Эмес. Здесь сын Соемии был освящен в главные жрецы финикийского бога солнца, Эл (а)-Габала. Хороший мальчик в пышном одежде жреца нравился сирийским легионам, и благодаря золоту и интригам бабки он был ими провозглашен императором под именем Цезарь Марк Аврелий Антонин Август в четырнадцатилетнем возрасте. После победы над полководцем Макрина Юлианом, а потом и над самим Макрина Гелиогабал направился к Рим . По дороге в столицу он уже проявил свое самовластие - результат воспитания в духе восточного деспотизма: не ожидая сенатского решения, он принял титулы Pius Felix Proconsul tribunicia potestate. Сенат при нем был совершенно унижен включением в его состав кучи выходцев из Азии; магистратура стала собственностью актеров, вольноотпущенный и слуг.
2.2. Взаимоотношения с религией
Официальной римской религии был нанесен сильный удар введением культа сирийского бога солнца, в честь которого был построен храм на Палатине. Здесь были собраны священные для римлян предметы: Палладиум, анкилии (щиты Сале), огонь Вести , которым теперь пришлось отступить на второй план перед изображением черного камня, символа солнечного бога. Здесь император, который назвал себя sacerdos amplissimus dei invicti Solis Elagabali, ежедневно совершал богослужение, в сирийском костюме, с подведенными глазами и бровями, с набеленным и нарумяненными щеками, в присутствии всех должностных оси Рим. В конце император выполнял священный танец под аккомпанемент инструментов и хоровое пение девушек, сопровождая гимны оргаистичнимы движениями и кручением вокруг алтарей. Не довольствуясь обычными религиозными церемониями, Гелиогабал совершил торжественное венчание своего бога с привезенной из Карфагена богини Танит (Астарте). Личная жизнь императора была сплошным развратом: он гордился тем, что ни продажная женщина не имела столько любовников, сколько должен он. Но самым ужасным аспектом правления Гелиогабала были человеческие жертвы, которые приносили по всей Италии.
2.3. Брак
В 221 г. он объявил своей женой девушку-весталку, хотя она по священным законам должна была хранить девственность всю жизнь. Это была уже его вторая жена, и с ней он поступил так же, как и первой - отослал от себя через короткий промежуток времени для того, чтобы жениться на третьей (Геродиан: 5, 6). Однако и с ней брак его был долгим. С остальными Гелиогабал женился как женщина со своим любовником Зотик, который пользовался во все время его правления огромным влиянием.
2.4. Развратные привычки
Все, что до него делали тайно, Гелиогабал стал делать открыто, на глазах у многих людей. Сам он, говорят, не было такой части тела, которая не служила бы для похоти, и гордился тем, что в многочисленных видов разврата предыдущих императоров смог добавить несколько новых. Иногда он появлялся на пирах обнаженный в колеснице, которую тянули голые блудницы, которых он подгонял кнутом. А пиры его часто устраивали таким образом, что после каждой смены блюд полагалось заниматься любовью с женщинами. В бане он обычно тоже мылся с женщинами и сам натирал их мазью для удаления волос (Лампридий: "Антонин Гелиогабал", 5, 6, 10-12, 29-31, 33).
Роскошь и расточительство императора доходили до таких пределов, что он ни разу в жизни не надевал дважды один и тот же одежду и даже одни и те же ценности. А кое-кто утверждает, что он ни разу не мылся дважды в одной и той же бане, приказывая после мытья ломать и строить новые. Купался он исключительно в водоемах, заполненных ароматными мазями или эссенцией шафрана, а для согревания своих апартаментов распоряжался курить индийские благовония без угля. Роскошью приемов Гелиогабал превзошел даже Вителлия . Не раз горох у него подавали с золотыми шариками, бобы - с янтарем , рис - с белыми жемчужинами, а рыб вместо перца посыпали жемчугом и трюфелями. Собак он приказывал кормить гусиными печенками, а в ясли лошадям сыпать анамейський виноград (Лампридий: "Антонин Гелиогабал?; 10,29-33).
2.5. Смерть
Безумия юного императора заставили Мезу позаботиться о предоставлении престола второму внуку, Александру Северу, сын маме, который был в силу своего греко-римского воспитания, а также высокого уровня образованности, полной противоположностью Гелиогабал. Юлия Меза добилась того, что Александр был объявлен цезарем и соправителем. Когда Гелиогабал попытался уничтожить двоюродного брата, солдаты подняли мятеж против императора и убили его вместе с матерью. Труп Гелиогабала выбросили в Тибр , запретив кому-либо еще принимать имя Антонин, которое он опозорил.
римский император из династии Северов с июня 218 г
Биография
Антонин Гелиогабал по отцу принадлежал к сирийскому аристократическому роду Вариев и от рождения именовался Бассианом Варием Авитом. Его прадед, дед и отец были жрецами финикийского солнечного бога Эла-Габала, покровителя Эмесы . С материнской же стороны Бассиан состоял в родстве с императорской фамилией: его бабка, Юлия Меса, была родной сестрой Юлии Домны , супруги императора Септимия Севера и матери Каракаллы. Но, возможно, его связь с родом Северов была ещё ближе и непосредственнее: мать будущего императора, Юлия Соэмия , в юности состояла в любовной связи с Каракаллой , и говорили, что сын её родился именно от младшего Севера, а не от законного супруга (Лампридий: «Антонин Гелиогабал»).
После гибели Каракаллы, когда на престол вступил Макрин , Соэмия с матерью и сестрой, Юлией Мамеей , поселились в Эмесе. Здесь сын Соэмии был посвящён в главные жрецы финикийского бога солнца, Эла-Габала. Под именем этого бога (где «эл» - семитское «бог» - из-за ложной этимологии часто заменялось на греческое «гелиос» - солнце) стал известен и сам император, хотя официально не носил такого имени.
Правление
Красивый мальчик в пышном жреческом одеянии нравился сирийским легионам, и благодаря золоту и интригам бабки он был ими провозглашён императором под именем Цезарь Марк Аврелий Антонин Август в четырнадцатилетнем возрасте. После победы над полководцем Макрина Юлианом, а затем и над самим Макрином Гелиогабал направился в Рим . По дороге к столице он уже проявил своё самовластие - результат воспитания в духе восточного деспотизма: не ожидая сенатского решения, он принял титулы Pius Felix Proconsul tribunicia potestate.
Сенат при нём был совершенно унижен включением в его состав массы выходцев из Азии; магистратура сделалась достоянием актёров, вольноотпущенников и слуг.
Официальной римской религии был нанесён сильный удар введением культа сирийского солнечного бога, в честь которого был выстроен храм на Палатине. Здесь были собраны самые священные для римлян предметы: палладиум, анцилии (щиты Салиев), огонь Весты, которым теперь пришлось отступить на второй план перед изображением чёрного камня, обозначавшего солнечного бога. Здесь император, называвший себя sacerdos amplissimus dei invicti Solis Elagabali, каждый день совершал богослужение, в сирийском костюме, с подведёнными глазами и бровями, с набелёнными и нарумяненными щеками, в присутствии всех должностных лиц Рима. В заключение император исполнял священный танец под аккомпанемент инструментов и пение хоров девушек, сопровождавших гимны оргиастическими телодвижениями и верчением вокруг алтарей. Не довольствуясь обыкновенными религиозными церемониями, Гелиогабал устроил торжественное венчание своего бога с привезённой из Карфагена богиней Танитой (Астартой). Личная жизнь императора была сплошным развратом: он хвалился, что ни одна продажная женщина не имела столько любовников, сколько он. Из любовников Гелиогабала римские историки особо отмечают Гиерокла и Зотика, которые, к тому же, оказывали на него сильное влияние. Тем не менее, самым страшным аспектом правления Гелиогабала были человеческие жертвы, которые приносили по всей Италии .
Смерть
Безумства юного императора заставили Юлию Месу задуматься о передаче престола второму внуку, Алексиану Бассиану, сыну Юлии Мамеи, бывшему в силу своего греко-римского воспитания, а также высокого уровня образованности полной противоположностью Гелиогабалу. Юлия Меса добилась того, что тот был сделан цезарем и соправителем под именем Александр Север . Когда Гелиогабал попытался уничтожить двоюродного брата, солдаты подняли мятеж против императора и убили его вместе с матерью. Труп Гелиогабала выбросили в Тибр (один источник добавляет, что перед этим его кидали в Большую Клоаку), запретив кому-либо ещё принимать имя Антонин, которое он обесчестил. Его религиозные декреты были отменены, а чёрный камень бога Элагабала возвращён в Эмессу. В его правление произошло много восстаний - Селевка , Квартина и Таврина.
Как всегда в случаях официального осуждения и damnatio memoriae, дошедшие до нас источники пестрят разнообразными обвинениями в адрес Гелиогабала. Есть основания считать, что многие из них преувеличены, особенно содержащиеся в Historia Augusta, поздней книге, написанной в конце IV в. и изобилующей откровенным вымыслом автора (авторов); многое воспроизводит такие же рассказы о Калигуле, Нероне и других «плохих императорах». Большего доверия заслуживают сочинения современников Гелиогабала, Диона Кассия и Геродиана .
В 19 и 20 веках Гелиогабал вызывал большой интерес у деятелей искусства. Из связанных с ним произведений наиболее известны роман Арто , сборник стихов
АНТОНЕН АРТО
ГЕЛИОГАБАЛ или КОРОНОВАННЫЙ АНАРХИСТ
(отрывок)
Анархист заявляет:
Ни Бога, ни хозяина, я - сам по себе.
Гелиогабал, оказавшись на троне, не признает никакого закона, он - хозяин. Его собственный, личный закон станет, следовательно, законом для всех. Он устанавливает тиранию. Любой тиран по существу - только анархист, который захватил корону и поверг мир к своим ногам.
Однако в анархии Гелиогабала есть и другая идея. Считая себя богом, идентифицируя себя со своим богом, он никогда не совершает ошибки, придумывая человеческий закон, абсурдный и нелепый человеческий закон, с помощью которого с ним, богом, могли бы говорить.
Он сообразуется с божественным законом, в который он был посвящен, и надо признать, что за исключением нескольких крайностей и нескольких незначительных шуток, Гелиогабал никогда не отступал от мистической точки зрения воплощенного бога, которая соответствует тысячелетнему божественному обряду.
По прибытии в Рим Гелиогабал изгоняет из сената мужчин и сажает на их места женщин. Для римлян это -анархия, но для религии менструаций, которая изобрела тиренский пурпур, и для Гелиогабала, который проводит ее в жизнь, это просто-напросто восстановление равновесия, вполне обоснованное возвращение к закону, поскольку именно женщина была рождена первой, именно она шла первой в космическом порядке, к которому он возвращается, создавая свои законы.
Гелиогабал добрался до Рима только весной 218 года, после странного сексуального перехода через все Балканы и ослепительного разгула праздников на всем протяжении его странствий.
Время от времени Гелиогабал пролетал во весь опор на своей колеснице, покрытой чехлом, а следом за ним в обозе следовал огромный десятитонный Фаллос, помещенный в монументальное сооружение, некое подобие клетки, сделанной, казалось, из костей кита или мамонта. Иногда Гелиогабал останавливался, показывая свои богатства, демонстрируя свою пышность и щедрость, а также устраивая странные парады перед тупым и перепуганным народом. Увлекаемый вперед тремя сотнями быков, которых приводят в ярость, изводя сворами воющих цепных гиен, Фаллос на огромной низкой телеге, с колесами, шириной равными бедрам слона, пересекает европейскую часть Турции, Македонию, Грецию, Балканы и нынешнюю территорию Австрии со скоростью бегущей зебры. Затем, время от времени, начинает играть музыка. Все останавливаются. Снимают покровы. Фаллос, с помощью веревок, поднимается на своем цоколе, устремляясь вверх. Появляется группа педерастов, затем актеры, танцовщицы и галлы, оскопленные и превращенные в мумии.
Ибо существуют еще и обряд покойников, и обряд сортировки, отбора членов - предметов, сделанных из мужских членов, растянутых и продубленных, с зачерненными концами, словно палки, обожженные на огне. Насаженные на концы палок, словно свечи на гвозди, словно острия на конец пики; подвешенные, как колокольчики, на загнутые золотые дужки; наколотые на огромные доски, словно гвозди на щит, - эти члены кружатся среди огня в танце галлов, и люди, поднявшиеся на ходули, заставляют их танцевать, словно они живые существа.
И всегда в момент пароксизма, исступления, когда хриплые голоса доходят до женского контральто, выступает Гелиогабал, на лобке которого красуется нечто вроде металлического паука с лапками, вонзающимися ему в кожу, из-за чего при каждом резком движении на его бедрах, напудренных шафраном, выступает кровь. Его член, смоченный золотом, покрытый золотом, незыблемый, твердый, бесполезный, безопасный. Гелиогабал появляется в своей золотой тиаре и мантии, перегруженной драгоценными каменьями и сверкающей огнем.
Его выход - танец, он проходит великолепно поставленным танцевальным шагом, хотя в Гелиогабале нет ничего от танцора. Тишина, а затем вновь вспыхивают страсти, и пронзительная оргия возобновляется. Гелиогабал вбирает крики, направляет этот природный обжигающий жар, смертельный жар, бесполезный обряд.
Между тем, все это: каменья, обувь, одежда и ткани, все участники действа, потерявшие голову от музыки струнных или ударных инструментов - кроталий, цимбал, египетских тамбурахов, греческих лир, систр, флейт, а также все эти оркестры из флейт, азоров, арф и небелей, также как все эти стяги, животные, звериные шкуры, птичьи перья, которые переполняют истории того времени, - словом, вся эта чудовищная пышность, охраняемая по периметру пятьюдесятью тысячами человек из специальных отрядов, которые были убеждены, что везут солнце, эта религиозная пышность имеет смысл. Мощный ритуальный смысл, потому что все действия Гелиогабала - императора имеют смысл, в противоположность тому, что об этом говорит История.
Гелиогабал входит в Рим ранним утром в марте 218 года, в один из дней, которые примерно соответствуют мартовским идам. Он входит в город, пятясь, задом наперед. Перед ним - Фаллос, увлекаемый тремя сотнями девушек (каждая - с обнаженной грудью), которые идут впереди трех сотен быков, теперь оцепеневших и спокойных, потому что перед рассветом им дали точно отмеренную порцию снотворного.
Он входит, украшенный перьями, переливающимися всеми цветами радуги, которые хлопают на ветру, как знамена. Позади него - золотистый город, слегка призрачный. Перед ним - толпа надушенных женщин, дремлющие быки. Фаллос, на своей коляске, обитой золотом, которое сверкает под огромным зонтом. А по краям - двойная анфилада из трещоточников, флейтистов, дудочников, лютнистов и тех, что колотят в ассирийские цимбалы. И еще дальше - все три матери: Юлия Мэса, Юлия Соэмия и Юлия Маммея, христианка, которая делает вид, что дремлет и ничего не воспринимает.
В том, что Гелиогабал входит в Рим на заре, в первый день мартовских ид, имеется, не с римской точки зрения, но с точки зрения сирийского жречества, обратное применение принципа, ставшего мощным обрядом. Но, главным образом, здесь присутствует обряд, который с религиозной точки зрения означает то, что означает, а с точки зрения римских обычаев означает, что Гелиогабал входит в Рим господином, но задом, и что он, прежде всего, заставляет римскую империю содомизировать себя. Празднования по случаю коронации завершились, и -отмеченный этим обетом педерастической веры - Гелиогабал устраивается вместе с бабкой, матерью и ее сестрой, коварной Юлией Маммеей, во дворце Каракаллы.
Гелиогабал не стал дожидаться прибытия в Рим, чтобы открыто объявить анархию, чтобы протянуть руку анархии, встречая ее в тот момент, когда она приходит в виде театра и приводит с собой поэзию. Конечно, он велит отрубить головы пяти безвестным бунтовщикам, которые под лозунгом своей маленькой личной демократии и совершеннейшего ничтожества осмеливаются отстаивать право на царскую корону. Но он покровительствует подвигу актера, этому гениальному инсургенту, который выдает себя то за Аполлония Тианского, то за Александра Великого и в белых одеждах появляется перед народами, живущими вдоль берегов Дуная, нацепив на лоб корону Скандра, которую он стащил, возможно, из императорского багажа. Далекий от намерения заняться его преследованием, Гелиогабал предоставляет ему часть своих отрядов и военную флотилию для того, чтобы тот покорил маркоманов.
Но все корабли этой флотилии имеют пробоины, а пожар, вспыхнувший его заботами прямо посреди Тирренского моря, избавляет его, с помощью театрального кораблекрушения, от притязаний узурпатора.
Гелиогабал - император ведет себя как повеса, хулиган и дерзкий анархист. На первом же полуофициальном собрании он грубо спрашивает у старейшин государства, аристократов, бывших сенаторов и законодателей всех уровней, познали ли они в юности педерастию, практиковали ли они содомию, вампиризм, ведьмовство, скотоложство и, как свидетельствует Лампридий, он задает им эти вопросы в самых грубых выражениях.
Легко представить себе разодетого и накрашенного Гелиогабала, окруженного своими миньонами и женщинами, который обходит ряды седых бородачей, хлопает их по животам и спрашивает, занимались ли они тоже содомией в молодости; и стариков, бледных от стыда, склоняющих головы перед оскорблением, пережевывающих свое унижение.
Более того, прямо на публике, жестами, он изображает акт скотоложства.
«Он дошел до того, - говорит Лампридий, - что стал изображать непристойности пальцами, и привык к выражению недовольства со стороны стыдливых людей в собраниях и в присутствии народа». Конечно, здесь было большее, чем инфантильность - скорее, желание с помощью резкости и силы продемонстрировать свою индивидуальность, а также свой вкус к первичным вещам: природе, такой, какая она есть.
Впрочем, очень легко отнести на счет безумия и юности все то, что для Гелиогабала - только систематическое унижение порядка, и отвечает единственному желанию -согласованной деморализации общества.
Я вижу в Гелиогабале не безумца, но повстанца:
1. Против анархии римского политеизма;
2. Против римской монархии, которую он принудил к содомии с ним.
Но в нем перемешались два бунта, два восстания, и они управляют всем его поведением, руководят всеми его поступками, вплоть до самых ничтожных, в течение всего его четырехлетнего царствования. Его восстание - систематическое и проницательное, и он направляет его, прежде всего, против себя самого.
Когда Гелиогабал наряжается проституткой и продает себя за сорок грошей у дверей христианских церквей или у храмов римских богов, он стремится не только к удовлетворению порока, но унижает таким образом римскую монархию.
Когда он велит поставить танцора во главе преторианской гвардии, он проводит в жизнь неоспоримую и опасную анархию. Он высмеивает малодушие и трусость монархов, своих предшественников, всех Антониев и Марков Аврелиев, и считает, что вполне достаточно, чтобы отрядом полицейских командовал танцор. Он называет слабость - силой, а театр - реальностью. Он опрокидывает, переворачивает вверх дном полученный в наследство порядок, идеи, обычные понятия. Он тщательно создает опасную анархию, поскольку открывается для всеобщего обозрения. Словом, он рискует своей шкурой. А это - отважная анархия.
Наконец, он продолжает свою деятельность по унижению ценностей и чудовищной моральной дезорганизации, выбирая министров по размеру их членов.
«Во главе ночной стражи, - сообщает Лампридий, -он поставил кучера Гордия, и назначил префектом по вопросам продовольствия некоего Клавдия, который прежде был надзирателем нравов; все другие должности были отданы мужчинам, величина членов которых делала их достойными его доверия. Например, он назначал на должности по сбору двадцатой части податей погонщиков мулов, посыльных, поваров, кузнецов».
Это не мешало ему самому пользоваться беспорядком, бесстыдным ослаблением нравов, превращать непристойность в привычку и упрямо демонстрировать, словно под воздействием навязчивой маниакальной идеи, то, что обычно скрывают.
«Во время пиров, - рассказывает далее Лампридий, -он предпочитал усаживаться рядом с мужчинами - проститутками, потому что получал удовольствие от их прикосновений, и охотнее, чем от кого-либо другого, принимал кубки, из которых они пили».
Любые политические образования, все формы правления стараются, прежде всего, обратить внимание на молодежь. Гелиогабал тоже старается опереться на латинскую молодежь, но, в противоположность всем, систематически ее развращая.
«У него был план, - говорит Лампридий, - посадить в каждом городе людей в ранге префекта, обязанностью которых было бы развращение молодежи. В Риме таких людей должно было быть четырнадцать; и он сделал бы это, будь он жив, поскольку решил, что ему следует возвести в достоинство все то, что является наиболее отвратительным, гнусным, и возвысить людей самых низких профессий».
Впрочем, не приходится сомневаться в глубоком презрении Гелиогабала ко всему римскому обществу того времени.
«Он не однажды, - замечает Лампридий, - признавался в своем презрении к сенаторам, которых называл рабами в тогах; римский народ для него был только землекопом, и он ни во что не ставил сословие всадников».
Его склонность к театру и к поэзии в полную меру проявилась в день его первой женитьбы: Он размещает рядом с собой, на все время длительного римского обряда, дюжину опьяненных или одержимых крикунов, которые, не переставая, кричат: «Пробивай, впихивай», к великому смущению газетчиков той эпохи, которые не донесли до нас описание реакции невесты.
Гелиогабал женится три раза. В первый раз - на Корнелии Павле, второй раз - на первой весталке, третий -на женщине, у которой голова Корнелии Павлы; затем он разводится и снова берет свою весталку, чтобы вернуться, наконец, к Корнелии Павле. Здесь следует заметить, что Гелиогабал берет свою первую весталку не так, как довоенный махараджа в парижской опере берет первую танцовщицу и женится на ней, но явно с намерением богохульства и кощунства, которое вызывает чрезмерную ярость другого историка, Диона Кассия.
«Этот человек, - говорит он, - которого следовало бы высечь розгами, бросить в тюрьму и предать поруганию, уводит в свою постель хранительницу священного огня и лишает ее невинности посреди всеобщего молчания».
Я уверен в том, что Гелиогабал - первый император, который осмелился низвергнуть этот военный обряд, охрану священного огня, и который осквернил, как он и должен был это сделать, времена Палладия. Гелиогабал воздвигает храм своему богу прямо в центре римской набожности, на месте маленького невыразительного храма, посвященного Юпитеру Палатину. После того, как старый храм снесли, он велел возвести более богатую, но меньшую по размеру, копию храма Эмесы.
Но усердие Гелиогабала по отношению к своему богу и его склонность к обрядам и театру, никогда не были выражены лучше, чем во время свадьбы Черного Камня с супругой, достойной его. Он велел разыскивать эту супругу по всей империи. Таким образом, даже в том, что касалось камня, он должен был исполнить полностью священный обряд, доказать силу действия символа. И это - что вся история расценит как еще одно безумство или бессмысленное ребячество - мне представляется материальным и строгим доказательством его поэтичной религиозности.
Ибо Гелиогабал, который ненавидит войну и чье царствование не было замарано ни одной войной, даст Элагабалу в качестве супруги не Палладий, который ему предлагают, этот кровожадный Палладий, находящийся в руках Палласа, Палладий, которого следовало бы, скорее, называть Гекатой, так как ночь, из которой она вышла, приманивает рождение будущих воинов, а Танит-Астарту Карфагенскую, с ее теплым струящимся молоком, что не идет ни в какое сравнение с жертвами, принесенными Молоху.
Неважно, что у Фаллоса, Черного Камня, на внутренней грани есть нечто, внешне похожее на женские гениталии, которые высекли сами боги: этим двойным осуществленным спариванием Гелиогабал желает показать, что член - активен, и что он действует, и не важно, что это лишь образ и абстракция.
Странный ритм вмешивается в жестокость Гелиогабала; этот посвященный делает все с искусством, и все в двойном варианте. Я хочу сказать, что он делает все сразу на двух уровнях. Каждый его жест - обоюдоострый.
Порядок, Беспорядок,
Единство, Анархия,
Поэзия, Диссонанс,
Ритм, Разлад,
Величие, Ребячество,
Великодушие, Жестокость.
С высоты башен своего только что воздвигнутого храма пифийского бога он разбрасывает зерно и мужские члены.
Он кормит оскопленный народ.
Конечно, нет теорб, нет туб, нет оркестров азоров во время кастраций, которые он предписывает, но предписывает каждый раз так, как если бы это были персональные кастрации, как если бы кастрировали его самого, Элагабала. Мешки с гениталиями с жестоким изобилием разбрасываются с высоты башен в день чествования Пифийского бога.
Я не уверен, что оркестр из азоров или небелей со скрипучими струнами и жесткими утробами не был спрятан где-нибудь в подвалах спиральных башен, чтобы заглушить крики приживальщиков, которых кастрируют; но этим крикам терзаемых людей вторят приветственные вопли ликующей толпы, которой Гелиогабал раздает стоимость нескольких хлебных нив.
Добро, зло, кровь, сперма, розовое вино, благоухающие масла, самые дорогие духи - щедрость Гелиогабала создает бесчисленные потоки.
И музыка, рождающаяся там же, минует ухо, чтобы достичь души без инструментов и без оркестра. Я хочу сказать, что шумная музыка, избитые напевы, эволюции хилых оркестров - ничто по сравнению с этим приливом и отливом, этим потоком, который приходит и уходит со странными диссонансами, с его великодушием и жестокостью, его склонностью к беспорядку в поисках порядка, неприемлемого в латинском мире.
Я повторю, впрочем, что кроме убийства Ганниса, единственного преступления, которое ему можно приписать, Гелиогабал отправил на смерть только ставленников Макрина, который сам был предателем и убийцей, но с неизменной бережливостью относился к человеческой крови. За весь период его царствования наблюдается очевидная диспропорция между пролитой кровью и действительно убитыми людьми.
Точная дата его коронации неизвестна, но известна цена, в которую обошлась его щедрость в этот день имперской казне. Она была так велика, что могла бы подорвать его собственную материальную независимость и обременить долгами его казну на все оставшееся время его правления.
Он постоянно следит, чтобы щедрость его милостей соответствовала его представлению о королевской власти. Он помещает слона на место осла, лошадь - на место собаки, льва туда, где сгодилась бы и обычная кошка, всю коллегию ритуальных танцовщиц - туда, где предусмотрено место только для кортежа детей-сирот.
Повсюду размах, крайность, изобилие, чрезмерность. Великодушие и самая чистая жалость уравновешивают спазматическую жестокость.
Проходя по рынкам, он плачет, наблюдая нищету черни.
Но в то же время он заставляет по всей империи разыскивать матросов с изрядными членами, которых он называет Нобелями, арестантов, острожников, убийц, которые стараются угодить его сексуальным аппетитам и ужасными грубостями сдабривают его разгульные пиры.
Он торжественно открывает, начиная с Зотика, кумовство полового члена!
«Некий Зотик был настолько влиятельным при нем, что все другие старшие офицеры обращались с ним, как если бы он был мужем своего хозяина. Кроме того, этот самый Зотик, злоупотребляя своим близким положением, придавал дополнительную значимость всем речам и действиям Гелиогабала. Рвущийся к огромному богатству, на одних он воздействовал угрозами, на других - обещаниями, обманывая всех, и, выходя рядом с принцем, старался отыскать каждого, чтобы сказать: «Я сказал вот это о вас, вот что я услышал на ваш счет; вот что должно с вами произойти», как делают люди такого сорта, которые, будучи допущенными к принцам достаточно близко, торгуют репутацией своего хозяина, неважно, плохая она или хорошая; и благодаря глупости или неопытности императоров, которые ничего не замечают, кормятся удовольствием разглашать позор...».
Он дает народу все, что от него требуют: ХЛЕБА И ЗРЕЛИЩ.
Даже когда он кормит народ, он кормит его с видимым лиризмом, он преподносит ему тот зародыш экзальтации, который присутствует в глубине любого подлинного великолепия. И народ совсем не затронут, не задет его кровавой тиранией, которая никогда не ошибается в цели.
Всех, кого Гелиогабал посылает на галеры, кого кастрирует, кого велит бичевать, он выбирает среди аристократов, знати, педерастов своей личной свиты и дворцовых тунеядцев.
Он методично преследует одну цель, и я об этом уже говорил: извратить и разрушить значение и ценность любого порядка, но что восхитительно и что доказывает необратимый упадок латинского мира - это то, что он может на протяжении целых четырех лет, открыто, на глазах у всех, проводить свою работу по систематическому разрушению этого порядка, и никто не смеет протестовать, а его собственное падение по своей значимости не превышает уровня обычного дворцового переворота.
Но если Гелиогабал переходит от женщины к женщине, от возницы к вознице, он переходит также от камня к камню, от одежды к одежде, от праздника к празднику и от украшения к украшению.
Через цвет и значение камней, форму одежды, распорядок праздников, драгоценности, которые непосредственно соприкасаются с его кожей, его дух совершает странные путешествия. Именно в такие моменты можно было видеть, как он бледнеет или дрожит в ожидании вспышки молнии или раската грома, в поисках взрыва, сверкания, резкости, за которые он цепляется перед тем, как в ужасе бежать прочь.
Именно здесь проявляется высшая анархия, когда вспыхивает его глубокое беспокойство и он бежит от камня к камню, от вспышки к вспышке, от формы к форме и от огня к огню, в мистической внутренней одиссее, которую никто после него не смог повторить.
Я вижу опасную навязчивую идею и для других, и для того, кто ей предается, когда каждый день меняются одежды и поверх каждого наряда надевается один камень, никогда не повторяющийся, соответствующий небесным знакам. Здесь присутствует нечто большее, чем стремление к безмерной роскоши или естественная склонность к безумному мотовству, - имеются свидетельства огромной, ненасытной лихорадки духа, души, жаждущей эмоций, движений, перемещений, склонной к метаморфозам. Какова бы ни была цена, которую придется за это платить, и риск, который с этим связан.
В том, что он приглашает к своему столу калек, и каждый день меняется форма недуга приглашенных, я узнаю тревожащую склонность к болезни, к недомоганию, склонность, которая будет возрастать вплоть до поиска болезни в самом широком смысле, то есть нечто вроде непрерывающегося заражения, имеющего размах эпидемии. И это - тоже анархия, но духовная и благовидная, и тем более жестокая, тем более опасная, что она неуловима и скрыта.
Если он выделяет день, чтобы заняться едой, это означает, что он впускает пространство в свою систему пищеварения, и что трапеза, начатая на заре, закончится на закате, пройдя все четыре стороны света.
Потому что от часа к часу, от блюда к блюду, от дома к дому, от направления к направлению Гелиогабал меняет место, пересаживается. И окончание еды означает, что он завершил дело, что он замкнул круг в пространстве и внутри этого круга он сумел удержать оба полюса своего пищеварения.
Гелиогабал довел до пароксизма погоню за искусством, погоню за ритуалами и поэзией среди самого абсурдного великолепия.
«Рыба, которую он велел себе подавать, всегда была приготовлена под соусом, имеющим цвет морской воды, и сохраняла свой естественный цвет. Какое-то время он принимал ванны из розового вина с розами. Он пил из них со всей своей свитой и использовал нард для ароматизации парильни. Вместо масла он наливал в лампы бальзам. Никогда женщина, за исключением его супруги, не удостаивалась его объятий дважды. Он устроил в своем жилище дом терпимости для своих друзей, ставленников и слуг. На ужин он никогда не тратил менее ста сестерций. Он превзошел в этом плане Вителлия и Апиция. Он использовал быков, чтобы вытягивать рыбу из живорыбных садков. Однажды, проходя по рынку, он заплакал, увидев нищету народа. Он развлекался тем, что привязывал к мельничному колесу своих тунеядцев и, вращая колесо, то погружал их под воду, то поднимал над водой: тогда он называл их своими дорогими Иксионами».
Не только римское общество, но сама земля Рима и римский пейзаж были им разворошены, перевернуты.
«Еще рассказывают, - говорит тот же Лампридий, -что он устраивал навмахии, морские сражения, на озерах, выкопанных вручную, которые он велел наполнить вином, и что плащи воинов были пропитаны соком дикого винограда; что он привел в Ватикан колесницы, в которые были запряжены четыре слона, велев сначала разрушить гробницы, которые мешали их продвижению; что в Цирке, для своего личного спектакля, он велел запрячь в колесницы по четыре верблюда в ряд».
Его смерть - венец его жизни; как с римской точки зрения, так и с точки зрения самого Гелиогабала. Его постигла позорная, подлая смерть бунтовщика, который погиб за свои идеи.
Перед всеобщим раздражением, вызванным этим разливом поэтической анархии, да еще и подпитываемым исподтишка коварной Юлией Маммеей, Гелиогабал позволил себя обойти. Он согласился с ней и взял в качестве помощника дурное отражение самого себя, что-то вроде второго императора, юного Александра Севера, сына Юлии Маммеи.
Но если Элагабал - мужчина и женщина, он не может быть одновременно двумя мужчинами. Здесь присутствует материалистический дуализм, который означает для Гелиогабала оскорбление принципа, а этого он не может принять.
Он в первый раз восстает, но вместо того, чтобы поднять против юного императора-девственника народ, который любит его, Гелиогабала, народ, который пользовался его щедростью и видел, как Гелиогабал плакал, увидев его нищету, - Гелиогабал пытается поручить убийство Александра своей преторианской гвардии, открытого мятежа которой он не чувствует, и во главе которой все еще стоит танцовщик. И тогда его собственная охрана поворачивает оружие против него, а Юлия Маммея ее подталкивает; но вмешивается Юлия Мэса. Гелиогабал вовремя скрывается.
Все успокаивается. Гелиогабал мог бы принять свершившийся факт, терпеть рядом с собой этого бледного императора, к которому он ревнует, и которого, хотя он и не пользуется любовью народа, любят военные, охрана и знать.
Но напротив, именно в этот момент Гелиогабал демонстрирует свою суть - необузданный и фанатичный сливное отверстие для сточных вод. Но как бы тонок он ни был, он еще достаточно широк для него. Надо принять меры.
К имени Злагабала Бассиана Авита, называемого также Гелиогабалом, уже добавили насмешливое прозвище Варий (изменчивый), потому что он родился от смешения различного семени у проститутки; затем ему дали прозвища Тиберийца и Тасканного, потому что его тащили и сбросили в Тибр после неудавшейся попытки засунуть в сливное отверстие; но до этого, оказавшись перед отверстием, попытались его подрезать, так как у него оказались слишком широкие плечи. Таким образом, удалось спустить в канаву кожу, обнажив скелет, который оставили нетронутым; так что ему вполне можно было бы добавить еще два прозвища - Разделанный и Освежеванный. Но и освежеванный, он остается еще слишком широким, и его тело покачивается в Тибре, который уносит его к самому морю, и за ним, на некотором расстоянии, покачивается на волнах труп Юлии Соэмии.
Так закончил Гелиогабал, без эпитафии и гробницы, но с ужасающими похоронами. Он умер трусливо, но открыто взбунтовавшись; и такая жизнь, увенчанная такой смертью, мне кажется, не нуждается в заключении.
Книга сама написана Лампридием — одним из историков позднейших времен Римской Империи. В книге Лампридий часто «обращается» к императору Константину, следовательно можно полагать что жил он как раз во время правления Константина (306-337 в. нашей эры).
Вернемся к Гелиогабалу, который был из династии Северов, и при рождении носил имя Бассиан Варий Авит.
Каким образом Гелиогабал умудрился стать императором, это отдельная тема, но меня лично больше всего интересовало другое — с какими мозгами Римский народ и армия терпели такого урода столько времени???
Столько времени — в случае с Гелиогабалом это 4 года. Паршивец впервые был провозглашен императором в 14(!!!) лет и продержался на троне до 18. Как ему это удалось, не знаю.
Лампридий в книге порой довольно вольно описывает то, каким был Гелиогабал, и если верить хотя бы половине того, что излил там древний историк — то просто волосы дыбом встают.
Молодой кретин-император не только унизил и принизил Сенат Рима, но и нанес хороший удар по официальной римской религии, когда ввел в империю культ сирийского солнечного бога.
Сказать что Гелиогабал был безумен и развращен до ужаса — не сказать ничего.
Он спал и с женщинами и с мужчинами. Заставлял своих приближенных и стражников насиловать его. Любил устраивать пышные зрелища, кровавые бои, где сотнями гибли и воины, и гладиаторы и звери. Гелиогабал приносил невинных людей в жертвы, и казнил за малейший проступок.
Пишет Лампридий: «В Риме у него было только одно занятие: он имел при себе рассыльных, которые разыскивали для него людей с большими половыми органами и приводили их к нему во дворец для того, чтобы он мог насладиться связью с ними.»
Далее также я приведу несколько вырезок из книги (написанное Лампридием), чтобы получше было понятно чем занимался и тешился Римский император…которому не было и 18 лет…
«У себя во дворце он разыгрывал пьесу о Парисе, сам исполняя роль Венеры, причем одежды его внезапно падали к его ногам, а сам он, обнаженный, держа одну руку у груди, другой прикрывая срамные части тела, опускался на колени, выставляя свой зад, выдвигая его и подставляя своему любовнику.»
«Он видел главный смысл жизни в том, чтобы быть достойным и способным удовлетворять похоть возможно большего числа людей.»
«Он продавал почетные должности, звания и полномочия. Он набирал людей в сенат, не считаясь с их возрастом, цензом, происхождением, а лишь за полученные от них деньги. Он продавал также военные командные посты - места трибунов, легатов, военных начальников, также - прокураторства и места в дворцовых ведомствах.»
«Всех богов он называл служителями своего бога: одних он называл его спальниками, других - рабами, третьих - обслуживающими те или иные его нужды.»
«Гелиогабал приносил и человеческие жертвы, выбирая для этого по всей Италии знатных и красивых мальчиков, у которых были живы отец и мать, - думаю для того, чтобы усилить скорбь обоих родителей.»
«Он устроил общественные бани в здании дворца и открыл для народа бани Плавциана, чтобы благодаря этому иметь возможность набирать для своих утех людей с большими половыми органами.»
«По отношению к сенаторам он проявлял иногда такое презрение, что называл их одетыми в тогу рабами; римский народ он называл годным только для обработки земли, а всадническое сословие ни во что не ставил.»
«Говорят, он - с помощью жрецов племени марсов - собрал змей и еще до рассвета, когда народ обычно собирается на многочисленные игры, он внезапно выпустил их, так что много народу пострадало от укусов и во время бегства.»
«Часто он запирал своих пьяных друзей и ночью внезапно впускал к ним прирученных львов, леопардов, медведей, так что, пробудившись на рассвете или, что было еще страшнее, ночью, они находили в той же комнате львов, медведей, леопардов; многие от этого испускали дух.»
«Когда в частной беседе зашла речь о том, сколько может быть в Риме людей, страдающих грыжей, он велел всех их переписать и привести к себе в бани и мылся с ними - а среди них были и люди уважаемые.»
«Своих прихлебателей он угощал обедами из стекла, а иногда посылал им на стол столько украшенных вышивками скатертей с изображениями всех подававшихся на стол видов съестного, сколько бы у него ни было перемен блюд, причем все это было либо вышито иглой, либо выткано в виде рисунков. Иногда перед ними ставились картины, так что им как будто подавалось все, а на самом деле они испытывали муки голода.»
«Он же, как передают, сказал: «Если у меня будет наследник, то я дам ему опекуна, который заставит его делать то, что делал и буду делать я».»
«Он придумал некоторые новые виды разврата, так что превзошел любимцев123 прежних императоров и хорошо знал ухищрения Тиберия, Калигулы и Нерона.»
«Сирийские жрецы предсказали ему, что он умрет насильственной смертью. Поэтому он заранее приготовил веревки, свитые из шелка и багряного и алого материала, чтобы - в случае необходимости - окончить жизнь, удавившись в петле. Заготовил он и золотые мечи, чтобы ими заколоть себя, если какая-либо сила принудит его к этому.»
Загрузка...